Автор: Леонид Александровский
«Ромео и Джульетта», без сомнения, остается самой популярной пьесой раннего Шекспира. Огромное количество недавних постановок и адаптаций – тому очевидное подтверждение. Достаточно привести два противоположных примера – эпохальный фильм База Лурмана 1996 года с Леонардо ДиКаприо и Клэр Дейнс и недавнее спорное переложение Карло Карлеи с Дугласом Бутом и Хейли Стайнфелд. В рамках американского проекта BroadwayHD вышла киноверсия бродвейской постановки с Орландо Блумом и Кондолой Рашад. Также не стоит забывать, что в основе оскароносного «Влюбленного Шекспира» (Shakespeare in Love, 1998) лежит нафантазированная сценаристами история создания драматургом «Ромео и Джульетты».
Постановка Дромгула, в каком-то смысле, родственна бродвейской версии; вот только если в американском спектакле Ромео играет белый англичанин Блум, а Джульетту – афроамериканка Рашад, то в глобусовской версии роль влюбленного веронца досталась родившемуся в Нигерии британцу Адетомиве Едуну, а роль его возлюбленной – юной уроженке Гринвича Элли Кендрик. К слову, со времени своего дебюта в «Глобусе» молодые актеры успели засветиться в популярных телесериалах: Едун снялся в двух сезонах «Мерлина» (Merlin, 2008-2012), а Кендрик влилась в состав четвертого сезона «Игры престолов» (Game of Thrones, 2011).
«Мультиэтнические» интерпретации конфликта Монтекки и Капулетти – далеко не новость: можно вспомнить, хотя бы, навеянные Шекспиром сюжеты «Вестсайдской истории» (West Side Story, 1961) и «Китаянки» (China Girl, 1987) Абеля Феррары. Интересно, что в спектакле Дромгула «разноцветность» заглавных героев не имеет далеко идущих последствий. Более того, режиссер явно набирал актеров по принципу “colour-blind casting”: родители Ромео – чета Монтекки – оказываются белыми, как и чета Капулетти, зато родственника последних – Тибальта – играет гайанский креол Аквели Роач. Дальше – больше: роль францисканского монаха Лоренцо доверена новозеландцу-маори Равири Паратене, а играющая Кормилицу Пенни Лейден изображает наваристый ирландский акцент, которым она поливает окружающих сквозь свои чудовищные «английские» зубы.
Все эти необязательные игры, впрочем, не оказывают никакого влияния на сценическую канву спектакля. Наоборот, чересполосица кастинга только подчеркивает актерские удачи, большинство из которых лежит в рамках традиционной интерпретации пьесы. Особенно выигрышно смотрится пара молодых завсегдатаев глобусовского Шекспира – Филип Камбас в роли Меркуцио и Том Стюарт-Парис. Камбас, известный постоянным зрителям TheatreHD своим Малькольмом в «Макбете» и Фердинандом в «Бесплодных усилиях любви», играет именно такого Меркуцио, каким его написал Шекспир: вспыльчивого, сексуально двусмысленного ерника, заигрывающегося до полной гибели всерьез (стоит заметить, что наиболее проницательные комментаторы считают Меркуцио одним из шекспировских альтер-эго). В свою очередь, Стюарт, изображая напыщенного Париса, перетаскивает в этот спектакль чуть менее жеманную и стилизованную версию другого своего «офранцузенного» дворянина – Бойета из дромгуловских «Бесплодных усилий». Как всегда, бесподобен в своей феерической клоунаде и другой ветеран «Глобуса» – миниатюрный ирландец МакЭлхэррон, сыгравший аж четыре роли (и нашедший для каждой из них свой, оригинальный рисунок).
Что касается исполнителей заглавных ролей, то, пожалуй, есть смысл выделить 20-летнюю Кендрик, которой под чутким руководством Дромгула удалось убедительно передать любовную горячку своей юной героини (ту самую “fever”, о которой три с половиной столетия спустя пела в применении к Ромео и Джульетте великая Пегги Ли) – особенно в сцене приема Джульеттой усыпляющего зелья, когда она вопрошает, как, проснувшись в семейном склепе и «вооружась берцовой костью предка, как дубиной, я головы себе не размозжу». Режиссура Дромгула тоже не вызывает нареканий. Постановщику особенно удалось сценическое воплощение идеи тождества любви и смерти (постоянно акцентируемой Шекспиром), подчеркнутое белыми одеяниями Ромео и Джульетты в сцене первой – и последней – брачной ночи. «Смерть – вот мой зять, вот мой наследник», – восклицает убитый горем Капулетти, склоняясь над смертным ложем мертвой дочери-самоубийцы и ее отравившегося супруга. Благодаря режиссуре Дромгула, даже самый простодушный зритель оказывается подготовленным к плачевной развязке трагедии.
